Юбилейное (как если бы) «Я родилась в стране, которой больше нет. Живу в городе, меняющем имя регулярно, каждые сто лет. Поменяла фамилию раз, дважды – судьбу. Изменилась настолько, что не узнаю себя на детских фотографиях. Не ассоциируюсь с девичьей фамилией, первым мужем, вторым и утратами. Проспала 10 лет в жестких наручниках социума. Выбиралась трудно. С возвращениями. Теперь отпущена (Почти Nunc dimittis). Чтобы быть никем. Окунуться в ничто. Быть безымянной. Взлететь птицей. Чтобы жить. Позади два десятка книг. Написанных. Нечитанных. Можно раздарить. Некому. Десятки клиентов. Возвращаются, иногда. Удивляют. Восхищают. Жалею. Дом – приют обиженных женщин. Кормлю, пою, укладываю спать, утешаю. Утром по новой. С утишением. Не понимаю, что это такое «моя женская судьба». Ее не было. Не исполнилась. Не исполнила. Может, партитура не та? Нот было маловато. Клавиатура узковата? Картины так и не развешаны. Может быть, еще не нарисованы? Окна в небо, и этого достаточно. Подруги, любимые, хочу обнять. Выскальзывают из когтистых лапок. Любящего не встретила. Любимым пресытилась. В ожидании Годо. Все важное осталось за скобками. Это же не биография?!: провинциалка южного замеса с драйвом покоряла северную столицу. Та осталась непокоренной. Тридцать лет, как каторга, отмучила в коммуналках, заманивая красотой и тайной; школила, обольщала, вымораживала, а потом поздними яблоками в колени гармония чистоты и недеяния. Я ее ничем не удивила. Как если бы заранее были известны все станции и полустанки на пути: невинность, ожидания, искушения разума, соблазн любви, обманки социальности, поощрения за службу общественным законам и правилам; утраты, ох, какие горькие, а могут ли быть иными?!, разочарования, и вновь по новой, по кругу. Кружилась подолгу. А может, и сейчас кружусь? И теперь, когда ничего нет, не осталось былого, легко идти с пустыми руками. В долг старалась не брать. Чужого избегала. Возвращала дареное. Мечтаю остаться должной. Чтоб как младшая перед старшим. Не довелось. Тоска по утраченной дочерности. Все теперь младше. Ищу вертикаль. Знаю, там вверху никого нет. То, что есть, в нас. Среди нас. Остальное – пустые идолы. Без духа. Бес духа. Сожалею, что окружала себя обманками, мнимостями. Симулякрами. Вещи – полые. Мы их наполняем. Иногда – оживляем. А они нас порабощают. Гнобят. Умаляют. Делают приставками. Говорят, Гришковец написал прославление утраченным ручкам, промокашкам, бумаге. Я бы тоже подписалась. Рукотворности! Оставленности следов живым. Пытаюсь договориться с собственным телом. Не получается. Все время выкидывает кренделя: болеет без причины, тоскует, обнадеживает и обманывает. Грежу о гибкости и силе, сноровке и неутомимости. Открывает следы времени, исписано иероглифами боли, травм, пробивает неутоленными желаниями (откуда, право, им взяться?!). Седина, пигментные пятна, диоптрии, морщины – они, что обалдели?! Чувствую себя молодой, а они: «Пенсия! Специальный проездной билет». Даже, кажется, жалеют старушку. Старушку? Старуху? Пожилую? Нежить? Вот выкину паспорт… Это я так, похоже, кокетничаю Иду. Одна. Потому что такой родилась»