Из писем дальнему другу г-жи Дэл-увэй «… как ты понимаешь, в экзистенциальном плане все однозначно: мы умираем. Ежеденевно. Бесповоротно. Неотвратимо. С этим поделать ничего нельзя. В человеческом, скорее, социальном, - я, как разведчик под постоянной угрозой раскрытия. За минуту до поимки. Хожу с чужим лицом. Ношу чужие вещи. Чтоб не признали… чужой... Ну, неинтересно мне играть на выживание, интриговать, вести подковерные игры: «Дело надо делать, господа!». Не знаю, что говорить в таких ситуациях. Не знаю, как вести себя. Кажется, в любой момент тело выдаст глубочайшую скуку и тоску по потерянному времени… Своим - тоже не занимаюсь. Поденщина сжирает все. Очень мало пауз. Тишины. Всюду люди. Даже музыка, та, которую теперь изредка слушаю, перенаселена. Та же коммунальная квартира. Что, скажешь, как обычно пытаюсь апполонизировать хаос мира?! Оставила эти попытки. Нет гармонии. Кроме внутренней. Как обычно окружаю себя красивыми девами?! Почему бы из одинаково глупых не выбрать хотя бы привлекательных? Мне не в кого влить то, что знаю, то, чем готова делиться. Впрочем это не нужно. Нужно ли переливать из пустого в порожнее? Ты же знаешь, я просто ощущаю себя каналом, сквозь который льется свет? А так – разведчик в тылу, где все так далеко… ДалЁко… А где же я? Какая-то не особенно концентрированная точка, пытающаяся справиться с давлением (её ли?), носящая тело, которое ей явно велико и так же теснит что-то внутри… Мои ли это боли? Или просто социальные условности: «это - называется болью, а это страданием. Душевным. Выберите приемлемое. Хотите, переведите в этическую плоскость. Хотите, в медицинскую. Хотите, диссимулируйте»… Вот если бы в эстетическую? Не дано… Не дается. Глушить таблетками ненасытную тоску по прекрасному? По себе настоящей? По полной жизни, которая если не осчастливит жаждущее человечество, то хотя бы уменьшит прохладной ладонью жар воспаленного лба По календарю – самый короткий день в году. День солнцестояния… Я люблю вас каждую и по одиночке. Я люблю тебя, но не умею выразить так, чтобы и тебе стало, как мне – страстно, тепло и нежно. Жаль, что моя любовь не выражается ни во что… Просто маячащий знак над раскаленным асфальтом… Можно все же протягивать руку, вдруг обопрется тот, кто оступился. Любовь – действие. А не разговоры о ней. Хотя остаются еще стихи… Даже для Н... ничего сделать не могу. Страдательно наблюдаю, как он проживает что-то непонятное мне, чужое, отталкивающее. Как этот дом на В..., пыльный, заполоненный коробками, ветошью, громадностью мусора. Мусор расползается, теснит, корчит пространство… ломает, разбивает ясность, простоту, естественность… Но вероятно, он уютен, потому что свой, потому что поддается контролю… Привычке умирать? Что делать? - Жить то, что есть. Тянуть лямку собственной глупости, тщеславия, гордыни, захлебываться от восторга мельчайшими попытками справляться. Быть жалкой, смешной, наивной. Пытаться, просто пытаться удерживаться от невроза, паранойи, соблазна нравиться, удовлетворять ожидания, от острого желания остановиться и прекратить эту навязчивую жажду быть… Жить по той кальке, что зовется судьбой и исполнить ее, и исполниться. Исполнить себя. И выпотрошить себя, ничего не взяв… Без остатка раствориться в вечном укоре безвременья…»