«женщина как натюрморт … да, да, уходящая натура. Сейчас встрепенутся сотни тысяч дам, цитирующих банальные высказывания «философии для бедных» Коэльо, Валиуллина, из «Ешь, молись, люби», всей той душевной порнографии, которая похлеще реальной, та хоть правдива, а эта лжет каждым своим жестом. Всех тех припарок: говорящих: «Девочка, у тебя все будет хорошо. Даже те, кто демонстрируют свою нелюбовь, тайно тебя любят, Ты - умница. Ты справишься. Я тебя так жалеееееееею… Ты самая несчастная, и поэтому заслуживаешь самой большой любви. Она уже рядом. И ничего, что носишь похабное белье, собираешь аптечку немыслимых размеров, не умеешь справляться с собственными чувствами, не научилась думать, истеришь по поводу и без, дети ведут себя безобразно, так же, как и ты. Ты до сих пор споришь с собственной матерью, не примирилась с отцом, внимательна к дурным настроениям, не ценишь подарков в виде первого снега, удобной обуви, улыбки и требуешь все больших доз поддержки и участия, таких же, как ты, подруг». Женщина – уходящая натура. Потому что уходит молодость и товарный вид. Потому что в возрасте дороже одиночество, чем самый пылкий возлюбленный. Потому что все то, чему общество учит девочек, – шелуха, чтобы сделать из них каких-никаких матерей, хороших работниц и истерично-зависимых от чувств любящих. Чувства остаются для большинства – единственной формой духовности, отличия от других. И ничего, что все романы похожи один на другой. Ничему не научают. Что аттрактивность любовных отношений зашкаливает, но в них героиня остается …собственной матерью, становясь для любимого всем, кроме любимой . Причем властное, родительское начало первенствует, создавая из мужчин - партнеров вечных мальчиков в подростковом кризисе. Поучения, наставления, советы, отсутствие мужского жизненного пространства, дел, в которые не была бы включена, по горлышко, подруга, заставляет их вырываться туда, где есть толика свободы. Женщина – натюрморт, потому что скопище предметов, напоминающих о быстротечности, тщетности, смертоносности жизни, ее отчаянных попытках взять верх в мгновении цветения, зрелости, новизны, редкости или ценности обладаемыми предметами, и составляют предметный мир женщины. Ах, да книги! Сложные книги не читаются. Читаемые – четвертичны, как пластмассовая еда в рекламе, чтоб не думать, чтоб ни одной своей мысли, потому что свои бегают по кругу, задаваемому не их обладательницами: крУгом таких же подружек, где желания перемещаются от рецептышей к натоптышам, от гомеопатических средств до душевного онанизма, от неумения разговаривать до трех названий сыров, и все поверху, все пленочно. Без глубины. Искренности. Включенности. Кто там сейчас в тренде? Кто медийные лица? Чему научают? Плюс крестик на шее и мозгах Еще в натюрмортах бывают музыкальные инструменты, кисти – краски. Вряд ли в этих. Изредка. Хотя они – хорошие профессионалы иногда. Но для них это не ценно. Ценна любовь. Или хотя бы ее призрак. Тень. Осколок. Симулякр. Отчего профессионально одаренные женщины так мало ценят эти свои умения?! Не способны опереться на свое дело в минуты тоски, горечи, отчаяния? Оттого ли что из всего спектра эмоций привыкли ценить лишь розовато – приторные, отсекая безжалостно все иное. Все сложное – отсекается, все, затрудняющее журчащие ручейки белиберды, ампутируется. Абортируются живые чувства. Невротические реакции пируют. Смерть расставляет свои знаки, заботливо предупреждает о своем приближении. Недаром древнее «помни о смерти» должно выразиться в символике и знаках, которые проставляются на дорогах жизни. Поэтому такое пристрастие к мелочам. Тщетность вводится в абсолют. Как покупка туфель становится событием, особенно означивается. Вводится в ранг эстетической ценности. Героизируется «доставание», преодоление препон. Зато обычный внешний мир беден: вряд ли, как японец, наши женщины способны истратить месячную зарплату на покупку вазы для икебаны. Скорее, на проводку водопровода или зимнюю резину. На необходимое. Излишества – уходят в мелочи… А эстетическое – всегда шаг. Красивый жест. Риск. В том числе, оказаться в одиночестве. Непонятой. Поэтому и создаются натюрморты - «мертвая природа» - из собственной жизни. Вместе с кошками – спутницами ведьм, которых целуют во все места, едой, которая становится все более невообразимой, эпидемией новомодных «гуакомолей» (о, взаимоотношения женщин с едой – отдельная Илиада: от патологии до обожествления, что тоже клиника. Сами – тоже еда, не то, что съели, то, что усвоили) до предметов, которыми себя означаем (машина, шубка, брильянтик, не Бехштейн, не поездка в Тибет, не ощущение острого счастья, оттого, что ты – это ты)… Поэтому ухожу складывать собственный натюрморт. Из молчания, гордости, вполне напрасной, собственных мыслей, домашних заданий, черновиков, цветов на окне и писем... Вряд ли достаточно. Но это то, что могу…»